Павла Деревянко называют «человек-праздник». Режиссеры его любят. Потому что любую роль Павел способен сыграть виртуозно — будь то истеричный Петр III из сериала «Великая», разбитной стриптизер из фильма «Счастливый конец», а то и вовсе русалка из комедии «Скорый «Москва — Россия». Будто опровергая свою звонкую фамилию, он раз за разом показывает, насколько пластичен как актер и как легко может менять маски. Скоро выходит в прокат фильм «СуперБобровы», где Павел предстанет в роли настоящего супергероя, обретающего неведомую силу…
Мы предложили актеру принять участие в нашей фотосессии вместе с дочерью Варей, потому что прекрасный отец — тоже одна из тех ролей, которая Павлу отлично удается. А еще HELLO! попытался выяснить, что понял про себя актер в свой юбилейный год (2 июля ему исполнится 40 лет), и поговорил с ним о дочерях Варваре и Александре, их маме Дарье и кино.
Павел Деревянко с дочерью Варей
Суперспособность в картине «СуперБобровы» у моего персонажа очень смешная, — начинает Павел. — Не буду говорить какая — оставим зрителям небольшую интригу. Когда я читал сценарий, даже грохнулся с дивана от смеха. Правда. Давно так не хохотал над литературным текстом. Естественно, мне сразу захотелось участвовать в этом проекте. Но тут же возникло опасение: как такой отчаянно смешной материал воплотить на экране? Надо отдать должное режиссеру Диме Дьяченко: он абсолютно четко понимал, как и что надо делать. Я смотрел фильм на озвучивании — он получился веселый и трогательный, а в финале так и вовсе в груди защемило. Посмотрим, что ребята сделают с графикой. От этого многое зависит. Ведь у всех членов семейки проявляются суперспособности. Они летают, перемещаются в пространстве, исчезают.
Ты сам когда-нибудь мечтал о чем-то подобном?
В детстве мы ходили в кино и сопереживали Человеку-невидимке: судьба у него в итоге оказалась незавидной, но способность была крутая. Я же мечтал о скромном плаще-невидимке, чтобы, накинув его, оказаться там, где меня не ждут. Мысли в основном крутились вокруг женской бани. Когда был голоден, представлял себя обладателем скатерти-самобранки. А если хотелось куда-то переместиться или немного полетать — думал о ковре-самолете. Но чаще всего мечтал о такой суперсиле, чтобы все старшие ребята о ней знали. С возрастом не особенно сильно все изменилось. (Смеется.) Взрослеем, но остаемся теми же детьми.
Павел и Варвара Деревянко
А сам, как папа, ты обладаешь какими-то суперспособностями?
О да! Когда показываю фокусы своим дочкам, и они смотрят на меня, открыв рот и округлив глаза. Вернее, Варвара смотрит, а у Сашули много еще и других дел — ей уже полтора года. Я, конечно, вряд ли сумею уберечь своих девочек от всех переживаний, а может, и страданий, в будущем, но точно смогу заложить в них правильное отношение к себе, к природе, людям.
Многие мужчины вслух говорят, что хотят сына, а на самом деле втайне мечтают о дочке. Как было у тебя?
Ну, естественно, я думал о сыне. (Смеется.) Потому что знал, что такое пацаны, и совсем не знал, что такое девчонки… До рождения Вари. Когда она появилась, я не совсем понимал, как к этому относиться, и до конца не осознавал, что я отец. И лишь спустя время — наверное, когда Варе исполнилось года два-три — мы с ней начали находить общий язык, радоваться друг другу и скучать в разлуках. Дальше — больше. Я становлюсь все нежнее как человек и как отец. А с Сашулей немного проще: у нас с ней сразу произошел контакт. В общем, я очень счастлив, что у меня две девчоночки.
Как воспитываешь их? Балуешь?
Всего должно быть в меру — и осознанности, и баловства, чтобы они не выросли какими-нибудь профурсетками, а стали воспитанными, самодостаточными, свободными девушками. Мы, правда, не живем все вместе, и я не могу быть с девчонками всегда, потому что много работаю и часто уезжаю из Москвы. Но мы с Дашей, их мамой, выстроили за это время прекрасные отношения — полные уважения, взаимопонимания и родственной любви. Воспитывая вместе наших детей, мы имеем еще и каждый свою личную жизнь. Нам очень удобно жить в этой, может быть, не совсем стандартной системе, которую мы вместе создали. Как только у меня появляется свободное время, я еду к своей семье за город с подарками: игрушками, одеждой, вкусной едой. И, когда приезжаю, это всегда много смеха и радости — получается, я папа-праздник! (Смеется.)
Ты сказал, что вы с Дарьей не живете вместе. Такая творческая свобода, личное пространство, на твой взгляд, необходимы для актера?
Для меня необходимы. Мне нужно иногда побыть одному, например когда настроение меняется. И я, пользуясь случаем, хочу сказать: Дашуля, спасибо тебе за то, что чувствуешь и понимаешь меня! Вы моя семья! Я очень вас люблю!
У тебя взрывной характер?
Все мои так называемые взрывы происходят только на работе и только по поводу некачественного, как мне кажется, ее исполнения. Не ссорился я ни с кем уже много лет, из чего делаю вывод, что характер у меня мягонький. Хочется больше внутренней жесткости. Мне сложно говорить нет. Вот учусь. Работаю над собой. (Смеется.)
В кино у тебя много комедийных ролей, с театром несколько иная история. Сейчас ты опять играешь Чехова, и вновь — у Андрея Кончаловского. Сначала театральная публика бурно обсуждала «Дядю Ваню» с твоим участием, а теперь вот «Три сестры».
Да, я играю барона Тузенбаха… Пришлось изрядно потрудиться над ролью, потому что… ну какой я, к черту, барон?! В итоге я счастлив, что участвую в этой постановке: как говорят, ни у кого не возникает сомнений, что по сцене ходит взаправдашний барон. Когда мы играем удачный спектакль, люди в зале рыдают, что, разумеется, приятно! Но главное другое: через Чехова в интерпретации Кончаловского я стал иначе относиться к жизни и к людям. Научился заранее прощать их — за слабости, за ошибки. Как Чехов. Он ко всем своим персонажам относился с большой нежностью. И это прощение удивительным образом дает свои результаты. Люди на тебя реагируют по-другому. Они чувствуют, что у тебя нет подвоха. Открываются, выкладывают свои секреты, делятся сокровенными вещами, о которых при первой встрече обычно не говорят.
Получается, что понятия любви и всепрощения ты сегодня ставишь для себя во главу угла?
Может, и так. Пусть только это не звучит высокопарно.
Почему? Это правильные слова. Выходит, качества, присущие твоим героям, ты так или иначе привносишь в свою реальную жизнь?
Это касается в первую очередь театра и Чехова. Когда Андрей Сергеевич Кончаловский в свое время предложил мне репетировать «Дядю Ваню», я был, мягко говоря, не готов. Думал: «Где Чехов — и где я?!» К тому же читать своего земляка мне всегда было скучно. Но в процессе я втянулся, мне понравилось.
На театральных подмостках в этой роли блистали Толубеев, Басилашвили, Маковецкий…
Я скажу так: у Кончаловского в новой интерпретации идеально сыграл бы Чарли Чаплин. А поскольку он уже давно немножко умер, то режиссер пригласил меня. (Смеется.) Он посмотрел фильм «Дело о «Мертвых душах» Павла Семеновича Лунгина, где мой герой превращался из Башмачкина в Хлестакова, из Хлестакова в Чичикова. И, видимо, что-то про меня понял.
В этом году тебе исполняется 40 лет. Кризис среднего возраста еще впереди или удалось проскочить?
Смена настроений, мои внутренние спады и взлеты происходят перманентно, часто без какого-либо резона. У меня не было абсолютно никакого кризиса в 33 года. И сейчас никакого ощущения, что в моей жизни что-то меняется, я не испытываю. Конечно, есть непростые моменты, связанные с моим характером, с внутренними наработками, которые требуют определенного переосмысления. В общем, сам до конца еще не сформулировал, что такое этот кризис и стоит ли его бояться. Нужно крепче держать штурвал.
Но на безрассудства еще готов?
Хочу надеяться, что не стал еще тихоней. Просто порох сушу. (Смеется.)
Текст: Виталий Бродзкий
Текст:
HELLO!
Фото: Влад Локтев