В новом сериале «Напарницы» на канале «Домашний» герой Аверина — умный, сильный, харизматичный разведчик, который оказывается в центре любовного треугольника: в него влюблены две «заклятые подруги», сотрудницы убойного отдела полиции. Продюсеры не скрывают, что Максим Аверин в этом многосерийном детективе — приглашенная звезда.
Аверин из тех артистов, которые терпеливо ждут своего часа, а затем срывают джекпот. После успеха сериала «Глухарь» он — один из самых востребованных, самых богатых (если верить спискам российского Forbes) и определенно один из самых любимых актеров страны. В ноябре прошлого года Максиму исполнилось 40 лет. Юбилей он отметил без каких-либо суеверий и по старой доброй традиции — на сцене. Незадолго до круглой даты актер покинул Театр «Сатирикон», которому посвятил 18 лет жизни. Теперь он гастролирует по России с моноспектаклем «Все начинается с любви…», работает в антрепризе и много снимается в кино и сериалах.
«Когда мне предложили роль разведчика Егора в сериале «Напарницы», у меня возникло много вопросов, — смеясь, рассказывает Максим. — А первый — ну какой из меня разведчик? Да меня с моим лицом никогда даже на порог разведывательного управления не пустили бы! С другой стороны, я же играю не представителя определенной профессии — врача или полицейского, а всегда характер, историю».
Максим, вы производите впечатление легкого человека — такого, каким вы были в своем первом фильме, в эпизоде картины Александра Панкратова-Черного. Роль без слов — вы там танцуете…
Мне было шесть лет. Теперь мне 40, я до сих пор танцую и делаю это легко. (Смеется.) Знаете, Святослав Рихтер никогда не снимал на сцене пиджак. Зритель не должен видеть пота. Сейчас многие бравируют: «Как сложно было работать над этой ролью!» — а не нужно этого! Если ты смог заставить зрителя смотреть на тебя не отрываясь, он сам все поймет.
Первая роль досталась вам по блату?
Да, я приехал к папе (отец Максима, Виктор Аверин, работал художником-декоратором на студии «Мосфильм». — Ред.) на съемку, и… все. Хотя меня никто не толкал в кадр. Часто ведь как бывает: «Возьмите моего ребенка, он такой талантливый», а ребенок на самом деле ни черта не талантливый, да и не надо ему ничего. А я определился со своими желаниями довольно рано, всегда знал, чего хочу от актерской профессии, никогда не сбивался с пути. При этом никто не лишал меня детства, таская на съемки. Я жил в микроклимате родительского обожания, безмерной любви и веры в меня. Мама с папой не говорили мне: «Будешь артистом», но готовили к профессии. Я много читал, рано начал заниматься в театральной студии. Прекрасно понимал: в кино важно полюбить работников невидимого фронта, которые находятся по ту сторону камеры. Помню, на одной из первых своих картин — кажется, «Любовь зла…» — я скакал как обезьяна с гранатой. Осветители говорили: «Чего ты дергаешься, бешеный! Ты из кадра-то не вываливайся». Потом, когда увидел то, что получилось, мне стало так стыдно! С операторами и осветителями у меня до сих пор особые отношения. В общем, с первого раза у меня романа с кинематографом не случилось: нужно было совпасть, подрасти, обрести что-то внутри.
В чем вы похожи на своих родителей?
Как и они, свою жизнь я строю сам и не забываю о своих истоках. Но я уже в таком возрасте, когда на папу с мамой не свалишь, нужно уже самому что-то делать, принимать решения. Я, конечно, в некоторой степени фаталист, при этом понимаю: я никогда не был ленивым по отношению к своей судьбе. Поэтому и предъявлять претензии могу только самому себе. Я из семьи, в которой всегда вкалывали. Папа — на «Мосфильме», мама — утром в конторе, а вечером дома: она шила, и стук швейной машинки был для меня колыбельной. Теперь могу уснуть, даже если танки поедут. (Смеется.)
Максим, около года назад вы ушли из «Сатирикона» и, кажется, так и не ответили на вопрос — почему?
Будем говорить так: я вышел из зоны комфорта. Все говорят: «Вы ушли из театра». Нет. Я сменил геолокацию, но не изменил театру. Театр — моя жизнь. И она не может зависеть от печати в трудовой книжке. А потом, мне хочется взрослого самостоятельного плавания, заниматься тем, что мне интересно, соглашаться играть то, что хочу я, а не то, что диктует репертуарная часть театра. Сейчас у меня есть возможность репетировать то, что я хочу, ездить по огромной стране, выезжать со своим спектаклем за границу. Я объездил 160 городов России, в некоторых был несколько раз. В Норильске три раза был! Израиль, Америка, Германия, ближнее зарубежье…
Специально себя так загружаете гастролями?
Для меня работа — это источник вдохновения и возможность реализовываться, не останавливаться. Наверное, все кончится плохо. (Улыбается.) Но этот краткий промежуток — как говорится в «Гамлете» — мой. Мне хочется побольше успеть. Я еще и книгу пишу… Я очень люблю возвращаться домой. Недавно наконец-то приобрел квартиру, в которой сделал все как хотел: там есть и кабинет, и библиотека, и камин. Построил свою «крепость», куда приглашаю только близких. Это моя территория — мне кажется, я заслужил. Сейчас мне нравится развешивать там картины и портреты дорогих людей, которые повлияли на мою жизнь.
Например?
Гурченко. Однажды практически со съемок — мы снимались вместе — украл замечательный фотопортрет Люси с автографом. Красивый-красивый. В кабинете висит. Там же висит портрет Райкина.
Константина Аркадьевича?
Конечно. А что в этом такого? Да, я ушел из театра, но я же не обиделся ни на кого! Обижаться — это в какой-то степени предательство. Все хотят найти в моем решении конфликт, но это сугубо наши «семейные» дела, которые никого не касаются. Не было ни правых, ни виноватых — так получилось. И я не могу вычеркнуть из своей жизни 18 лет и человека, которого благодарю, который во многом повлиял на меня.
Максим, вы всегда так необычно одеты — кто ваш стилист?
Я сам! И слушать никого не буду. Можно сколько угодно быть «в трендах», «на лабутенах и в штанах», но если ты не чувствуешь себя в этом хорошо, то зачем оно все надо? Одежда должна быть продолжением человека.
А кто приводит ваши вещи в порядок?
Химчистка! Глажу я мало что. Глажу я только людей. (Смеется.) Ну если хотите — да, у меня есть помощница по хозяйству.
Готовит тоже она?
Я сам люблю готовить. И это чаще бывает так: «Алё, привет. Как дела? Приезжай в ресторан». — «Да ну, давай встретимся дома». И я встаю к плите и начинаю делать «кашу из топора». Миксую, размышляю: а какой вкус будет у морской капусты, если добавить к ней клюкву? Ох ты, а вкусно очень!
Вы сказали, что пишете книгу. О чем она?
Когда на меня вышли издатели с предложением написать книгу, я подумал — а кто я такой, чтобы писать о себе? Но потом понял, что это может быть не биография, а руководство к действию. Увидев мое имя в списке самых богатых артистов в журнале Forbes, дурак может только ехидно позавидовать. А умный отреагирует по-другому: «Если у него получилось, значит, и я смогу!» Вот для таких людей я и пишу книгу. Вообще, вся моя творческая жизнь — она для людей. А те, кого я раздражаю… Ради бога! Я не могу всем нравиться. Ведь за что ненавидят?
За улыбку, например…
Это раздражает, да. Когда легко все. Но я не жалуюсь. Кто хочет — тот увидит истину. Меня можно не любить. Почему? Потому что успешный. Потому что не сломался, держу спину ровно. Но, как говорила Люся (Людмила Гурченко. — Ред.), «Сломать меня нельзя. Убить — можно». Так вот и меня: убить можно. Но сломать — никогда.
Текст:
HELLO!
Фото: Алексей Ольховой/пресс-служба телеканала "Домашний"